При свете костра я устало вытащил своего постояльца для детального осмотра. Вместо "заспиртованной личинки динозавра" на моих ладонях устроился вполне бодрый комочек буро-желтого пуха, деловито рассматривающий меня двумя нахальными глазами-бусинками. Посвистел, обследовал клювом палец, попытался отгрызть ноготь и, как водится, нагадил прямо в руки спасителя.
Опоздавший родиться
Конец июня. Тяжелый раскаленный воздух словно застыл, замер сверкающий морской горизонт, притихли тростники - сверху на всё вокруг немилосердно давит нескончаемый поток солнечных лучей. Даже непролазно густая трава в человеческий рост обжигает руки и лицо.
Очередной учет гнезд водоплавающих птиц в самом разгаре. Еще немного, и эти дебри закончатся - вон за той куртиной тростника уже начинаются низкотравные луговины и прибрежные камни. Эх, поскорей добраться бы туда! А ведь идти-то приходится не по прямой, а длинными зигзагами, чтобы не пропустить ни одного гнезда.
Стоп! На тростнике узелком завязана красная тряпочка - значит, внизу уже найденная ранее кладка. Если мне не изменяет память, здесь гнездится серая утка, и скоро в её семействе должно начаться вылупление.
Наклоняемся, раздвигаем траву - вот тебе и раз! Гнездо пустое, осталось только огромное количество скорлупы вперемешку с пухом. Опоздал я - выводок вылупился, наверное, вчера, еще сутки пуховики грелись под наседкой в гнезде, а сегодня - ищи ветра в поле. Сидят где-нибудь в крепях и хихикают над незадачливым исследователем.
Так, а это что такое? Под слоем свалявшегося пуха лежит яйцо. Погибло? Ну-ка, посмотрим. Трещинки в скорлупе. Переворачиваем. Посередине яйца зияет дыра. Из неё высовывается чей-то нос. Вполне живой. Нахально посвистывает и деловито крушит скорлупу.
Кладем его обратно и наблюдаем. Подобно ледоколу в арктических пустынях утячий клюв обстоятельно вскрывает белоснежное пространство скорлупы. Движется вдоль экватора, аккурат по середине яйца. Ну вот, оно уже разрезано на две половины.
Теперь некто внутри яйца начинает деятельно толкаться. Р-раз, и верхняя половинка скорлупы отваливается. А из другой половины выбирается что-то мокрое и непонятное. Так: огромные перепончатые лапы, крылышки, желтое пузико, шея - всё это словно завязано в некий непонятный узел. Только головы нигде не видно.
А вот и она - выглядывает из подмышки. Оп-с, и птенец окончательно вываливается наружу. Совсем еще беспомощный, барахтается на спине, никак не может перевернуться. Похож на эмбриона доисторического ящера. Ну и что же с тобой, братец, делать? Ты же с вылуплением больше чем на сутки опоздал. И никто тебя, беднягу, дожидаться не стал. Мамаше нужно было скорее увести к воде остальных птенцов, пока никто из хищников про гнездо не проведал. Да, суровы законы утиной жизни.
Оставить жалко - однозначно погибнет от переохлаждения. Взять с собой и обсушить? Ну, более суток он без корма в моей сумке спокойно выдержит. Дело в том, что в природе первое время утята получают необходимое питание только из остатков желточного мешка, который перед самым вылуплением втягивается им под кожу на пузике. Вон и у нашего героя через мокрый пух и прозрачную кожицу на брюшке эта огромная желтая шишка светится - стратегического запаса пищи вполне достаточно.
А дальше? Дальше нужна полноценная семья и заботливая теплая мамаша, которая и к кормным местам выведет, и от всех напастей убережет. Подсадить в другой, только что вылупившийся выводок? Но это гнездо серой утки было последним на всем острове. Кряквы и чирки тоже уже сошли на воду. Остались только кладки крохалей, чернетей, турпанов и других нырков - птенцу серой утки в таком выводке не выжить, он ныряет гораздо хуже и на открытой глубокой воде кормиться не умеет.
Вспомнил! Тут же рядом гнездо широконоски! Вчера, при очередной проверке, было слышно, как внутри яиц кто-то старательно свистит и щелкает. Верный признак того, что завтра состоится вылупление!
Рано радуюсь, ведь взрослые серые утки питаются в основном водной растительностью, а широконоски процеживают воду своим здоровенным клювом в поисках мелкой водной живности.
Да, но маленькие-то птенцы всех речных, или благородных, уток почти до месячного возраста питаются преимущественно животным кормом и держатся в похожих биотопах, так что за неимением мамаши - серой утки - вполне сгодится и широконоска.
Запихиваем мокрого сиротку в нагрудный карман рубашки и следуем далее по маршруту. Поворочавшись с боку на бок и посвистев для порядка, он быстро успокоился и уснул в тепле и уюте. Весь первый день утячьей жизни прошел безмятежно и познавательно - под аккомпанемент виртуозных ругательств орнитолога, продирающегося по камням и крепям. Казалось, даже пролетавшие мимо чайки конфузливо косились в мою сторону и возмущенно вскрикивали при особенно неприличных с их точки зрения пассажах. Проклятый учет был закончен как раз к тому моменту, когда пунцовому от стыда солнцу удалось, наконец, спрятаться за горизонтом.
При свете костра я устало вытащил своего постояльца для детального осмотра. Вместо "заспиртованной личинки динозавра" на моих ладонях устроился вполне бодрый комочек буро-желтого пуха, деловито рассматривающий меня двумя нахальными глазами-бусинками. Никакого страха! Посвистел, обследовал клювом палец, попытался отгрызть ноготь и, как водится, нагадил прямо в руки спасителя. А в кармане-то этого добра сколько! Теперь понятно, почему он днем так притих. Ладно, прощаю на первый раз. Полезай-ка на ночь в футляр от бинокля.
Белой ночью на острове всегда охватывает ощущение беспредельного одиночества. Тихий шелест волны, дальний гудок парохода, загадочные тени на крыше палатки. Где-то, как призраки, завывают страдающие от бессонницы чайки. Вот и Анюта опять на неделю в городе задерживается. Одни мы с тобой, утеныш, на всем белом свете. Сиротки. Кстати, что это он снова в футляре притих? Бедненький... Наверное, опять гадит, паразит... Всё, сплю-ю...
Первую половину следующего дня оба сиротки посвятили сбору образцов макробентоса -потенциального утиного корма: моллюсков, водяных клопов, гаммарусов и других водных беспозвоночных, обитающих на мелководье. Точнее говоря, один из нас долго орудовал среди тростников и прибрежных валунов сачком. Улов сразу отправлялся в баночки со спиртом. В виде завершающего аккорда на воду выпускался второй сиротка. К своей потенциальной еде он никакого интереса не проявлял, но барахтался в воде у моих ног с огромным удовольствием и знанием дела. При всех моих перемещениях по мелководью он следовал сзади, как привязанный, и, пресытившись купанием, сам просился на руки.
Вот оно, явление импринтинга. Первый увиденный в своей жизни живой объект утята принимают за мамашу и следуют за ним по пятам.
Чадолюбивая мачеха и маленький дебошир
Это обстоятельство чуть не сыграло с нами дурную шутку, когда через несколько часов мы добрались до гнезда широконоски. Там как раз шло вылупление. Запихнув своего питомца в самую середину мокрых тел и треснувших яиц, я старательно прикрыл всю эту кучу пухом и травой и быстро юркнул в фотоукрытие. Ура! Можно готовиться к съемке и ждать возвращения незадачливой мамаши.
Увы, сиротка моментально вылез и направил свои стопы прямо ко мне в укрытие. Два раза я выпихивал его оттуда - он с маниакальным упорством возвращался ко мне снова и снова. Скоро в гнездо должна была вернуться широконоска, и дело приобретало скверный оборот. Пришлось выбраться, засунуть этого олуха еще глубже в гнездо, строго постучать пальцем по любознательному клюву и еще раз основательно завалить всю эту кучу травой.
Обычно к гнезду утки крадутся в пешем порядке и совершенно бесшумно. Но в случае с широконоской всё совсем не так. Можно по звукам догадаться, когда она заявится домой. Я даже не выглядывал в окошко укрытия - просто сидел и слушал. Вот негромкий свист крыльев и крякание - утка села где-то метрах в тридцати от гнезда. Пауза. Снова звук крыльев и шелест травы при приземлении - птица перелетела еще метров на пять к гнезду. Огляделась, вполголоса крякнула и снова - тишина. Опять шелест крыльев, на этот раз ближе. Через некоторое время слышно, как утка приземляется совсем рядом, шагах в трех от гнезда. Последние метры она действительно будет красться в траве. Вот теперь ни звука!
Я застываю у видоискателя фотоаппарата. Вокруг гнезда никаких признаков жизни. В томительном ожидании проходит минут пять. Может, мне всё почудилось, и никаких широконосок тут не летало?
Словно в ответ, из клока травы прямо за гнездом беззвучно, как призрак, высовывается широченный утиный нос. Всем носам нос! Слегка расправив пух и ветошь над кладкой, носище с изяществом фокусника исчезает обратно. Такое ощущение, что этот нос живет и передвигается в траве вполне самостоятельно, без участия каких-либо других частей утячьего тела. Тишина. Через минуту клюв снова выплыл из небытия, поковырялся в траве несколько подольше и опять тихо растворился в пространстве. Снова пауза. Сейчас будет явление широконоски народу.
Ага, на этот раз носище выдвинулся наиболее решительно, в виде довеска к нему сзади появилась небольшая аккуратная голова и два внимательных глаза. И сразу, без всякой остановки широконоска бесшумно вытекла из травы и уселась в гнездо.
Смотрим, нет ли крылатого хищника в небе? Теперь изучаем непонятный предмет поблизости, что это за копна сена с непонятной черной трубой? Убедившись, что мое укрытие и его содержимое никакой опасности не представляют, птица привстала, начала деловито разгребать пух под собой и внимательно обследовать носом вылупляющихся утят. Кажется, все на месте! Или нет, вроде даже чуть больше... Странно... И один птенец что-то слишком уж сухой и бодрый для новорожденного!? Да и цвет какой-то странный, желтоватый. Истинным широконосятам положено одеваться в менее кричащей цветовой гамме. Ладно, лучше больше утят, чем меньше, а на целый выводок сойдет и один такой ребенок в попугайском комбинезоне. В семье не без урода!
Успокоив себя подобным образом, широконоска удовлетворенно подергала хвостом и плотно уселась в гнезде. Поерзала, распушилась и, втянув голову, задремала.
Увы, сон её был недолог. Через пару минут её бок конвульсивно задергался - нечто настойчиво пинало широконоску снизу. Вскоре оттуда появилась хорошо знакомая мне желтая голова, и вслед за ней вытянулся и весь наш герой. Его просто распирали изнутри и буйный прилив молодых сил, и нездоровая тяга к приключениям. Гордость и непомерное честолюбие не позволяли ему сидеть и греться под приемной мамашей вместе с какими-то новорожденными и мокрыми "чучелами". Они даже на ногах еще стоять не умеют! Молоды еще со мной дружбу водить.
Обстоятельно изучив удивительный клюв новоявленной мачехи, наш подкидыш развил невероятную деятельность. Взобрался на спину широконоски и, разумеется, шлепнулся, затем раз десять обежал вокруг гнезда. Пободался с её пятой точкой. Протиснулся под хвост наседки только для того, чтобы сразу вылезти наружу где-то в районе её груди. Но больше всего ему понравилось лазать на большую и широкую утиную спину. Пробовал было усесться и на широконоскиной голове, но, увы, она слишком маленькая и скользкая - всякий раз плюхался вниз.
Приемная мамаша, изначально умильно взиравшая на эти проделки, под конец явно осатанела. Она принялась усердно спихивать его со спины и заталкивать клювом-лопаточкой под себя. Увы, всё было бесполезно, птенец продолжал перекатываться по ней, как шарик ртути. Грустно потеребив его своим огромным, ласковым клювищем, она устало затихла. Где-то под её боком вскоре успокоился и маленький хулиган.
Через некоторое время широконоску снова стало "колбасить". На этот раз "толчки землетрясения" были гораздо сильнее и наблюдались вразнобой в разных частях её тела. Особенно они были заметны в районе её пятой точки. Там явно действовал особенно мощный "проснувшийся вулкан". Приподняв хвост, утка с удивлением наблюдала за начавшимся "извержением утят". Просохшие и окрепшие отпрыски серовато-бурого цвета лезли изо всех щелей и топтались по гнезду, как стадо маленьких слонов.
Затих этот дебош также неожиданно, как и начался. Но каждые полчаса он повторялся с новой силой. Дети снизу усиленно пинали головами материнский хвост. Остаток дня широконоска провела, привстав над выводком. Было похоже, что окрепшие птенцы сами подталкивали мамашу к сходу на воду. До следующего утра она не вытерпела - когда первые солнечные лучи легли на траву, гнездо было уже пустым.
Партизаны тростниковых джунглей
Следующие три недели казалось, что на острове нет ни одного выводка речных уток. Ведь было же около двадцати гнезд: кряквы, чирки-свистунки, широконоски и серые утки, даже шилохвость - все, уведя птенцов с гнезд, как в воду канули. Нырки - пожалуйста: в середине каждой заводи по нескольку семей открыто плавает. А этих не видно, и всё тут! Не на побережье же они птенцов увели!? Два километра с маленькими утятами по открытой воде? Ни одна крякуха на такое не отважится. Кругом ведь полно серебристых и больших морских чаек. Эти хищницы своего не упустят.
Только изредка, засев в укрытие, мне удавалось уловить некие намеки на утиное присутствие. То кто-то тихо и настороженно крякнет в крепи, то в тростниках раздастся легкое посвистывание, и замелькают меж стеблей маленькие неуловимые тени. И опять -тишина и безмолвие.
В середине июля на открытую воду неожиданно высыпали подросшие выводки серых уток. Вслед за ними возникла и Анюта, уладившая, наконец, в городе все свои неприятные дела. Целыми днями она грустно бродила с фотоаппаратом по острову, издалека подсматривала за утиными семьями и тяжко вздыхала об упущенных июньских кадрах. Выводки серых уток попасть в объектив явно не стремились и сутки напролет пожирали всякую подводную растительность. Водные насекомые и моллюски утят уже не интересовали. Интересно, как там наш подкидыш и его приемная семья? Перелинявшие селезни широконосок и холостые самки небольшими ватажками уже плавали вокруг острова и вовсю соскребали мелкую живность с прибрежных камней, но их выводки нам пока не попадались.
Июль уже приближался к своему логическому завершению. На побережье в массе появились пролетные кулики всевозможных видов. Все мелководья вокруг острова наполнились непрестанным писком их огромных суетливых полчищ. Удивительно доверчивые птахи подпускали почти вплотную. Мы с азартом приступили к фотографированию из укрытия. Поскольку поделить единственный фотоаппарат у нас не получалось, то забирались в шалашик мы обычно вместе. Скрючившись в три погибели, мы спорили из-за каждого кадра, тихо пихались и ворчали, но вылезти почему-то никто не желал.
Одно из таких совместных боевых дежурств уже подходило к концу. Мы свернули аппаратуру и побрели по колено в воде домой вдоль кромки тростника. Во главе процессии - Анюта с фотоаппаратом, сзади я - с огромным штативом и прочими железяками.
Впереди что-то зашуршало и тихо булькнуло.
- Ой! Смотри, смотри - плывет! - почти из-под самых ног Анюты поползла стрелочка по водой глади. Некто явно удирал от нее во все лопатки под водой.
- Да, кто там?
- Утенок...Крупный такой. Вон к кочкам подплывает!
Мы осторожно подобрались к одиноко торчавшему из воды хохлу тростника, тихо раздвинули стебли и...
В маленькой нише у подножия трех сросшихся кочек застыл утенок. Щеки и грудь желтые. Везде уже пробиваются первые кисточки молодых перьев. Птенец серой утки, приблизительно месячного возраста. Из воды торчит только голова и верх спины. Лапы широко расставлены -один гребок, и уйдет под воду. А удирать ему вроде некуда: с трех сторон кочки, а спереди -мы. Вот так и стоим в метре друг от друга -дыхнуть боимся.
Приседаю, медленно вытягиваю руку - птенец не шелохнется. Мои пальцы почти у самого его клюва - он словно совсем окаменел. Только бусины утячьих глаз не мигая смотрят на меня с до боли знакомым выражением. Клюв полуоткрыт и тоже начинает тянуться к моему пальцу.
Неожиданно у нас за спиной раздается негромкое тревожное кряканье. Оглядываемся -из-за ближней гряды осоковых кочек высовывается нечто, сильно смахивающее на вертикально поднятый молоток. От нас уплывает. За ним появляется целая вереница молоточков поменьше. Да это же выводок широконосок! Одни головы за травой торчат. А где же серый утенок?! Оглядываемся - перед глазами предстает совершенно пустое место между нами и кочкой. Только стрелочка воды пролегла между нашими ногами и вытянулась в сторону ретирующихся широконосок.
Занырнул. Не помнит, а жаль. Или... Mожет, мне показалось?
Сергей Коузов, фото автора
